и навязывать его ученикам. Она сравнивает одного виртуоза с другим и уничтожает своих учеников, прикладывая к ним мерку, соответствовать которой способны только самые великие люди искусства. Она крадется за учениками вне поля их зрения, всегда оставаясь в собственном поле зрения. Она наблюдает за своим отражением в стеклах витрин, когда идет по чужому следу. Народная молва приписала бы ей славу цепкого наблюдателя, но к народу Эрика отношения не имеет. Она относится к тем, кто управляет и руководит народом. Она заключена в вакуум абсолютной инертности собственного тела, и когда бутылка с громким щелчком открывается, ее выбрасывает наружу и обрушивает на чью-то чужую голову, выбранную заранее или неожиданно попавшуюся на пути. Никогда нельзя доказать, что она шпионит намеренно. И все же то у одних, то у других уже зарождаются подозрения на этот счет. Она неожиданно появляется в тот момент, когда никакие свидетели не нужны. Любая новая прическа на голове ученицы дает Эрике пищу для получасовой оживленной беседы с собственной матерью, беседы, пересыпаемой обвинениями, что она-де преднамеренно все время удерживает взрослую дочь дома, чтобы та никуда не могла пойти и чтобы с ней ничего не происходило. В конце концов, и ей, дочери, срочно необходима новая прическа. Однако мать, которая более не отваживается задать дочери взбучку, виснет на ней, на Эрике, как репей или как заразная пиявка; мать высасывает у нее мозг из костей. То, о чем Эрика знает, она узнала, тайно подглядывая, а о том, чем Эрика является в действительности, а именно музыкальным гением, об этом никто не знает лучше ее мамы, которой ребенок известен и изнутри, и снаружи. Кто ищет, тот всегда найдет – отыщет нечто запретное, чего тайно вожделеет.

Перед кинотеатром «Метро» на Иоганнесгассе Эрика уже три радостных весенних дня подряд, с тех пор как сменился репертуар, отыскивает для себя тайные сокровища, поскольку один из ее учеников, зациклившийся на себе и на своих свинских фантазиях, давно похоронил всякую осторожность. Его чувства устремлены в фокус кинокадров, представленных на афише. В кинотеатре сейчас показывают мягкое порно, несмотря на то что в непосредственной близости ходят на музыку дети. Один из учеников, стоящих перед витриной, подробно комментирует и смакует каждый снимок, другого больше привлекает красота выставленных напоказ женщин, третий упорно жаждет того, чего на фотографиях не разглядишь, а именно: потаенного нутра дамского тела. Два будущих молодых человека как раз развернули жаркую дискуссию по поводу размеров женской груди, и тут занесенная порывом южного ветра госпожа учительница музыки взрывается, подобно ручной гранате, прямо в центре их компании. Она придала своему лицу слегка укоризненное и несколько печальное выражение, и трудно поверить, что и она, и женщины с фотоафиш принадлежат к одному и тому же прекрасному полу, а несведущий наблюдатель отнес бы их даже к разным категориям человеческой породы. Если бы речь шла только о внешнем облике. Однако на фотографии внутреннюю жизнь не покажешь, и, таким образом, подобные сравнения были бы несправедливы для фройляйн Кохут, ведь именно ее внутренняя жизнь сейчас цветет и наливается соком. Не говоря ни слова, госпожа Кохут удаляется. Она не высказывает своего мнения вслух, ученику и так уже ясно, что он преступно пренебрег музыкальными занятиями, поскольку интересы его лежат в иной сфере, а не в нотной папке.

В стеклянной витрине мужчины и женщины на фотографиях терзают друг друга, сплетая тела в утомительном балете вечного вожделения. Они истекают трудовым потом. Мужчина усердно трудится над женской плотью то в одном, то в другом месте, и результаты своего усердия он выставляет на всеобщее обозрение. Из него летят брызги, падая на тело женщины. Мужчина по жизни обязан заботиться о пропитании женщины, его ведь и ценят в первую очередь как кормильца. Вот и здесь, на этих фото, он подает женщине теплую пищу, которую приготовили на медленном огне его собственные потроха. Женщина, образно говоря, издает зримые стоны, ее крик буквально виден; она рада получаемому ею дару, рада своему кормильцу, и ее крики все множатся и множатся. На фотографиях, разумеется, все происходит беззвучно, однако звуки ждут вас в кинотеатре, где женщина кричит в благодарность за мужские усилия так громко, что зрителю остается только купить билет.

Ученик, застигнутый на месте преступления, плетется за Кохут на почтительном расстоянии. Он испытывает муки совести из-за того, что унизил ее женскую гордость, разглядывая голых женщин. Вполне возможно, что и Кохут считает себя женщиной, и ей, стало быть, нанесена тяжелая травма. В следующий раз его внутренние часы должны тикать громче, когда учительница станет к нему подкрадываться.

Позднее, во время урока, она намеренно будет избегать взглядов своего ученика, этого прокаженного, изъеденного похотью. При исполнении Баха, сразу после гамм и технических упражнений, чувство неуверенности заполняет все помещение. Эта ставящая в тупик смесовая ткань баховской музыки выдерживает лишь твердую руку мужчины-исполнителя, который мягко тянет за поводья. Главная тема смазана, дополнительные голоса слишком выдвинулись на первый план, и все лишено прозрачности. Словно стекло автомобиля, забрызганное жирной грязью. Эрика высмеивает жиденький ручеек музыки, исполняемой учеником, ручеек, который катится по грязному ложу, наталкиваясь на небольшие каменные и земляные запруды. Эрика теперь толкует сочинение Баха более точно: это циклопическое сооружение в том, что касается «Страстей», и это лисья нора, когда речь заходит о «Хорошо темперированном клавире» и о других, основанных на контрапункте сочинениях для клавишных инструментов. Эрика превозносит сочинения Баха до небес, чтобы унизить ученика; она утверждает, что Бах с музыкальной точки зрения возводит готические соборы там, где звучат его сочинения. Эрика ощущает у себя между ног легкое возбуждение, доступное лишь тем, кто зван искусством и искусством избран, ощущает всегда, когда она говорит об искусстве, и она придумывает на ходу, что стремление Фауста к Богу вызвало к жизни как страсбургский собор, так и хор в начале «Страстей по Матфею». То, что ученик сейчас исполнил, собором уж никак не назовешь. Эрика не удерживается и от намека на то, что Бог в конце концов создал и женщину. Она отпускает мужскую шуточку, что Бог-де сделал это, когда ему не пришло в голову ничего лучшего. Она снова берет свою шутку назад, совершенно серьезно спрашивая ученика, знает ли он, как следует рассматривать фотографию женщины. Это делается с благоговением, ведь и мамочка, которая выносила его и породила на белый свет, была женщиной, ни больше и ни меньше. Ученик обещает следовать требованиям Кохут. В благодарность за это ему сообщают, что талант Баха заключается в